Sтраница Основного Sмысла

Нелегкое дыхание интеллигенции и народа

Кинорежиссеру Никите Михалкову давно интересен писатель Иван Бунин. Признаться, я так и не понял, в чем именно его интерес. Мне Бунин интересен в сложнейшей пропорции: писатель и народ. Как раздать проценты в этой пропорции: сколько — писателю и сколько — народу?
Можно, конечно, сразу же прекратить «игру»: нельзя ставить друг против друга одного человека и весь народ. Наверное, нельзя. И все-таки… Не так это и мало — один человек, тем более писатель, тем более Бунин. И не так это и много — народ. В конце концов, каждый из нас тоже стоит перед этим взвешиванием: я и народ.

У нас была «деревенская» проза и «деревенские» писатели – Василий Белов, Валентин Распутин, Владимир Солоухин, Борис Можаев, Виктор Астафьев, Федор Абрамов, Василий Шукшин, Евгений Носов… Но до «деревенской» была «крестьянская» проза. Иван Алексеевич Бунин — может быть, последний «дворянский» писатель и будто бы один из «крестьянских».
Во времена Бунина понятие «народ» было равно понятию «крестьяне». Вопрос: знал ли Бунин свой народ, то есть крестьян? Ответ никого не затруднит: кому же еще знать крестьян, если не Бунину? Сам о себе он сказал, что все его предки «всегда были связаны с народом и с землей, были помещиками». Да, конечно, но — «связаны с народом». Могу ли я сказать, что Бунин жил среди крестьян? Нет, не среди, а рядом. И уж, конечно, он — не крестьянин. Не крестьянин, а дворянин. Помещик. Даже если бы он вконец разорился, завел бы свое хозяйство, сам сеял и пахал, — не стал бы крестьянином, пока помнил о своем происхождении.
Все дело в том, что, сколько бы ни было в России крестьян, среди них не нашелся ни один, который написал бы повесть о крестьянах. «Темный» крестьянин не мог быть автором книги о крестьянах. О крестьянах писали дворяне.
Дворянин Иван Бунин написал повесть «Деревня». Деревня называлась Дурновкой. В ней жили братья Красовы, Тихон и Кузьма. Их прадеда затравил борзыми барин Дурново. «А родитель Красовых был мелким шибаем». Он завел лавчонку, но прогорел, запил и помер. Братья поездили-побродили, а «однажды чуть ножами не порезались — и разошлись от греха».
Деревня Дурновка у Бунина не темная, а мрачная. Черная. Вот — две картинки из нее.
Первая: «Но грязь кругом по колено, на крыльце лежит свинья. Окошечки — крохотные, и в жилой половине избы небось темнота, вечная теснота: полати, ткацкий стан, здоровенная печь, лохань с помоями… А семья большая, детей много, зимой — ягнята, телята… И сырость, угар такой, что зеленый пар стоит. А дети хнычут — и орут, получая подзатыльники, невестки ругаются»…
Вторая картинка: «Он заглянул туда, увидел в полутьме печь, нары, стол, корытце на лавке, у окна — гробик корытцем, где лежал мертвый ребенок с большой, почти голой головой, с синеватым личиком. За столом сидела толстая слепая девка и большой деревянной ложкой ловила из миски молоко с кусками хлеба. Мухи, как пчелы в улье, гудели над ней»…
Характерно, какие разговоры вели между собой Кузьма и Тихон, все-таки встретившись. Кузьма — брату: «Ты вот, вижу, гордишься, что ты русский, а я, брат, ох, далеко не славянофил! Не хвалитесь вы, за ради бога, что вы — русские! Дикий мы народ».
Между прочим, Кузьма стал писать стихи, даже книжицу выпустил, чем очень удивил брата: Кузьма — и поэт! Стихи, конечно, одно название, и Бунин объяснил их так: «Что ж, его история — история всех русских самоучек. Он родился в стране, имеющей более ста миллионов безграмотных».
Кузьма: «Рабство отменили всего сорок пять лет назад — что ж и взыскивать с этого народа? Да, но кто виноват в этом? Сам же народ».
Тихон: «Ты подумай только: пашут целую тысячу лет, а что я! больше! — а пахать путем ни единая душа не умеет! Единственное свое дело не умеют делать! Не знают, когда в поле надо выезжать! Когда надо сеять, когда косить! «Как люди, так и мы» — только и всего».
Тихон: «Ох, да есть ли еще такая страна в мире, такой народ, будь он трижды проклят»…
В таких картинках — вся повесть «Деревня». Прочитав ее, я сказал сам себе: «Если Иван Бунин в 1910 году увидел (и написал) такую деревню, то для него не должны быть неожиданными события, развернувшиеся через семь лет. Однако эти события его почему-то застали врасплох».
Да, Бунин не увидел связи между своей повестью «Деревня» и революцией 1917 года. Крестьянская жизнь, протекавшая перед глазами писателя, «настаивала» на том, что, в конце концов, необходимо возмутиться, разразиться местью, взорваться бунтом, восстать революцией, а Бунин не понимает, что происходит вокруг него. Он не понимает крестьян, его возмущает народ.
Пожалуйста — цитаты из «Окаянных дней».
«Опять какая-то манифестация, знамена, плакаты, музыка — и кто в лес, кто по дрова, в сотни глоток:
— Вставай, подымайся, рабочий народ!
Голоса утробные, первобытные. Лица у женщин чувашские, мордовские, у мужчин, все как на подбор, преступные, иные прямо сахалинские».
«А толпа? Какая, прежде всего, грязь! Сколько старых, донельзя запакощенных солдатских шинелей, сколько порыжевших обмоток на ногах и сальных картузов, которыми точно улицу подметали, на вшивых головах!»
«Как распоясалась деревня в прошлом году летом, как жутко было жить в Васильевском!»
«Толпа, наполняющая теперь улицы, невыносима физически, я устал от этой скотской толпы до изнеможения».
«А народ не виноват!»
«Как забыть, как это простить русскому народу?»
«Повеситься можно от ярости».
«Да, повальное сумасшествие. Что в голове у народа?»
«Что наши прежние глаза, — как мало они видели, даже мои!»
«Зачем я, несчастный, хожу туда? Смотреть на пустой рейд, на море, все тая надежду на спасение с той стороны!»
Это очень странно — Бунин потерялся в своей стране. Он в ней чужой. Ему не найти в ней места. Он ее не понимает. Ему жутко жить в своей деревне. Он не знает, что в головах у народа. Он зол на народ, он в ярости. И он приходит на берег моря — в надежде на спасение «с той стороны»…
Да, трагедия: русский человек — отдельно от русского народа. А виноват кто? Народ! Народ?
Пусть так. Крестьяне жили по-скотски. Долго, десятилетиями терпели это. Хорошо ли, что терпели? Плохо это. Раз терпели, значит, — рабы. Скоты. Не на кого пенять. А если не стали терпеть? Если взбунтовались? Если пошли жечь, крушить, рвать на себе цепи, мстить? Если бросились в революцию? Тогда — что? По Бунину, и так плохо. Единственное, что он хочет нам сказать, это: крестьяне могли бы жить лучше, если бы захотели. Единственное, чему он удивляется, это: крестьяне не хотят жить лучше. Могли бы, но не хотят. Могли бы — без революций. Всего-то и надо — захотеть. Не хотят. Такой народ…
А помещики? А помещики — другое дело. Они жили хорошо, потому что хотели этого.
Как, оказывается, все просто. Помещикам — свое, а крестьянам — свое. Они — параллельны. Не перекрещиваются. Не пересекаются. Хорошая жизнь помещиков — не потому, что плохая у крестьян. Плохая жизнь крестьян — не потому, что хорошая у помещиков. Они — отдельно.
Судя по всему, так оно и есть. Как ни велик дворянский писатель Бунин, ему не понять крестьян Красовых. И наоборот.
Знаменитый кинорежиссер Никита Михалков снял документальный фильм «Легкое дыхание Ивана Бунина» (у писателя есть знаменитый рассказ с таким названием, но не знаю, где Никита Сергеевич обнаружил легкое дыхание в жизни самого Ивана Алексеевича). А затем — художественный фильм по рассказу Бунина «Солнечный удар» (недавно его выдвинули на премию Оскар от России, картина поборется за статуэтку в номинации «Лучший фильм на иностранном языке»). Никита Михалков, как режиссер, мне очень близок. Рад быть всегда на его стороне. Говоря о нем, я слово художник начал бы с большой буквы. Он — Художник, и никто другой. И «Солнечный удар» мне понятен. Но… Как он недосягаем в своих художественных произведениях, так уязвим в документальных фильмах. Всегда, когда уходит от человеческой души в документальную жизнь, — все менее убедителен. У него тоже есть фильм о современной деревне — и что? Cмотреть — тягостно. Как ни настраивается Никита  Сергеевич на пронзительность — не получается. Актер, а не убеждает. Умирающая деревня — отдельно, великий Михалков — отдельно. Не склеилось. Не смог он управиться с этим своим взглядом на деревню — со стороны и сверху. Спуститься к ней не смог. А почему? А потому, наверное, что не было у Михалкова деревни, «с которой вдвоем голодал»…
То был Иван Бунин, теперь есть Никита Михалков. И тот же вопрос: «Что знает русский интеллигент о народе?»…

Михаил Фонотов
Челябинск