Мой дневник

Укрощение химеры

После публикации авторской колонки «Обрушение совести» я получил письмо. «Ну вот, наконец-то Вы о делах реальных стали думать, а не о своих евразийских химерах (мутантах), — пишет читатель. — Я евразийцев считаю инфантилами. Хорошо, когда дитя не спичками балуется, а берет в руки столярный и прочий инструмент».
  Химера — извергающее огонь чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы и хвостом дракона (по другой версии, у нее три головы — льва, козы и дракона), она считается олицетворением огнедышащего вулкана. В переносном смысле это фантазия, несбыточное желание или действие, необоснованная идея, прожект, пустой и глупый вымысел. Лев Гумилев ввел еще одно значение: химера в его пассионарной теории этногенеза — форма сосуществования двух или нескольких несовместимых (имеющих разную комплементарость) этносов, разных суперэтнических систем, при котором исчезает их своеобразие.
Есть представление, что любая идеология агрессивна. И превращение в нее той или иной научной теории неизбежно влечет искажения, вульгаризацию, а то и дискредитацию. Наверное, по этой причине у нас химерами называют все: от теории юберменша (сверхчеловека) до православного социализма. В этот разряд записывают и фашистскую идеологию, и коммунизм, и либерализм, и американскую мечту, не говоря уже об украинской бандеровской идентичности… А теперь это обидное слово приложили и к евразийству. По подобной универсальной «методологии» к химерам можно причислить вообще любую национальную и социальную идею.
Верен ли такой подход? Должен ли gomo sapiens думать только «о делах реальных» и не стремиться к тому, что выше и шире этого, но вызывает сомнения и тревогу?! Не является ли химера неотъемлемой частью нашего сознания и бытия? Если человек освободится от химеры, то с чем останется? Будет ли у такой «свободной личности» мотивация на созидание?

Прожить без чудовища?
Культура состоит из производства и общения. Животные занимаются только производством. Особенность человека – в создании сферы, которая с производством не связана, она воплощается в религии и искусстве. Все это отличает людей от предлюдей. Хотим мы этого или не хотим, но от приматов нас отгораживает и наличие химеры. Одно из специфических свойств человека – способность к воображению (об этом писал немецкий философ Иммануил Кант). Но он может навоображать то, чего нет в действительности. Прежде чем что-то сделать, gomo sapiens должен представить это в виде образа. Фантазия человека настолько сильна, что он может выдумать нечто несуществующее и даже опасное. Древние греки первыми поняли эту особенность человеческого мышления и выразили ее в образе химеры.
Понятие «химера» в его несбыточном значении то и дело употребляют современные интеллектуалы. В последнее время — вместе со словосочетанием «национальная идея». «Я считаю, что национальная идея становится востребованной только в самые трагические моменты истории любого государства или народа, — рассуждает казахстанский политолог Нурлан Еримбетов. — Поэтому я всегда говорю: упаси нас боже от потребности в ней… Национальная идея – это химера, которая нужна стране, лежащей в руинах. В ней нуждаются несостоявшиеся государства. А страна динамично развивающаяся, четко и ясно себя позиционирующая в мировой политике, в ней мало нуждается».
Уверенность казахстанца можно только приветствовать, но его высказывание — это все-таки теоретический пассаж. Он свидетельствует об образованности автора, о нахождении его в определенном интеллектуальном контексте. Видно, что суверенный политолог знает, как все должно быть устроено в «цивилизованных странах». Но имеет ли это отношение к казахстанской реальности, где при наличии правильной риторики содержательные демократические процедуры превращены в ритуал, оформляющий клановые и кабинетные договоренности?
Не является ли мнение, что у нас не должно быть химер, еще одной химерой? Не противоречит ли это природе человека, который, как бы мы к этому ни относились, живет не только рациональными научными постулатами, но подчас — иллюзиями и мифами, «сам обманываться рад»?..

Россия зависла
Если использовать слова казахстанского политолога, то современная Россия – безусловно, «страна динамично развивающаяся» и так далее. Но при всей кажущейся ясности наше идейное состояние не лучше, чем в Казахстане. Пока мы просто сохраняем то, что имеем. Если нет новых идей, это тоже важно. И текущая ситуация может быть передышкой, затишьем перед бурей больших дел. А может быть и началом распада.
Россия всегда жила властью идеологии — от православия до коммунизма и либерализма. Но сейчас наше государство зависло, находится в глубокой неопределенности. Мы свергли монархию, а потом не смогли укротить ни коммунистическую, ни либеральную химеру. Первая себя исчерпала, вторая — дискредитировала. Либералы довольно вяло отреагировали на убийство Бориса Немцова. Это показатель того, что они уже не хотят доминировать, как в начале строительства «новой России». В итоге на сегодняшний момент мы оказались единственной цивилизацией мира без образа своего будущего. То есть без пресловутых химер. Но легче от этого никому не становится. В историческом смысле мы шагнули так широко, что оказались в ситуации, где не работают никакие рецепты прошлого.
Запад увлечен производством, там культ потребительства, эта цивилизация всеми силами стремится сохранить статус-кво. На Востоке главное — общение, своя локальная жизнь. От него не исходит опасности: у этой цивилизации нет склонности к экспансии, а все разговоры о «желтой угрозе» — от лукавого. А в России по-прежнему журчит исток общения. Нас продолжает тянуть то туда, то сюда. Мы мечемся между полюсами и никак не оформимся. При этом понимаем, что без нащупывания того и другого полюса невозможно создать новое качество, двигаться вперед.
Рассказывая о народах Евразии и их объединительной идее, мы встаем в ряд тех, кто готовит почву, на которой должна вырасти евразийская идентичность. При этом мы находимся в русле уже немолодой интеллектуальной традиции. Ее критики считают, что химера евразийства в безвозвратном прошлом. Так ли это?
Как известно, евразийское движение началось в Софии со споров российских эмигрантов по поводу вышедшей в 1920 году брошюры князя Н. С. Трубецкого «Европа и человечество». В ней автор резко раскритиковал идеологию европоцентризма и агрессивность романо-германской культуры, которая претендовала (и претендует) на то, чтобы стать эталоном для всех народов. В противовес этому евразийцы говорят, что в русской культуре есть как европейские, так и азиатские элементы, черты эллинского Запада и древнего Востока. Это ее сильная сторона.
Но евразийцы были разгромлены. Их судьбу считают духовной неудачей. «Морфологическое отграничение России от Запада ошибочно, а евразийское рассмотрение петровского поворота — односторонне, — писал критик евразийства Г. В. Флоровский (сам бывший евразиец). — «Поворот» к Европе был нужен и оправдывался не техническими потребностями, но единством религиозного здания и происхождения. В этом живом чувстве религиозной связанности и сопринадлежности России и Европы как двух частей, как Востока и Запада, «единого христианского материка» была вещая правда старшего славянофильства». По мнению Флоровского, евразийский фактор отнюдь не означает синтеза между европейским и аизатским началами: «У них всегда есть пафос отвращения к Европе и крен в Азию».
В наши дни евразийство вновь востребовано. Его актуализировало само время. Идея реинкарнирована как ответ на крушение советского проекта, распад СССР и наступление мирового либерализма под эгидой Соединенных Штатов Америки. В отличие от коммунизма и либерализма, это не пришлая идея-химера, а доморощенная. Она возникла не в головах искушенных западных интеллектуалов, а вырастает на нашей земле: в лесу и степи, в тундре и горах. Именно поэтому у нас больше шансов ее укротить и приручить. Хотя вызывает тревогу, что старая-новая идея стала возрождаться не как интеллектуальный поиск, а сразу вырядилась в идеологические и политические одежды. Появились «Евразийская партия», «Движения Евразия», идея была вписана в платформы ведущих партий. Будем считать это болезнью роста. А то, что неоевразийство встречает шквал критики и ворчливый скепсис «продвинутых» обывателей, говорит не о слабости, а о животворности идеи, ее созидательном потенциале. С тем, что погибло при разгроме, не спорят.
Жизнь вновь побуждает нас к поиску своего, российского пути. По большому счету, пройти его до логического конца еще не удавалось никому: ни славянофилам, ни евразийцам 20-30-х годов, ни писателям-почвенникам во главе с Василием Беловым (на снимке) и Валентином Распутиным. Все оборачивалось химерой… Ее укрощение — это колоссальная работа, самое увлекательное, что может быть в нашей жизни. И уникальная задача России, русской культуры. Критика на этом пути — дело нормальное. Ее просто не может не быть, учитывая уровень тайн, которые мы разгадываем.
Мировоззренческий скептицизм — следствие того, что мы выходим на новый исторический этап. У России уже нет необходимости у кого-то что-то заимствовать и кого-то догонять. Ее история и география, философия и культура сами способны совладать с химерой и произвести на свет животворную идею межнационального, межкультурного взаимодействия. Народы, их дружба — это производные евразийской идеи. Но сначала ее надо нащупать. Найти во всей совокупности представлений, которые образуют современную химеру, то самое главное звено. Этика евразийства должна вызреть. Если мы сумеем сформулировать ее на понятийном, концептуальном уровне, — получим долгожданную энергию для движения вперед.

Новые одежды евразийской идеи
Как утверждают философы, во всяком мировоззрении есть две противоположные теории. И они, как любые антогонисты, всегда борются друг с другом. Назовем их условно точечниками и глобалистами. Первые – сторонники теории малых дел. Согласно ей, жизнь надо изменять, направлять и регулировать, потихоньку решая конкретные — точечные — проблемы. К сторонникам этой теории относится и читатель, написавший мне письмо. Второй подход предусматривает не точечный импульс, а ставит более широкие, глобальные задачи. Любые изменения должны проходить системно. Сторонники этой концепции предлагают браться не за частности, а находить главное, основательное и им заниматься.
Евразийская идея — из второго ряда. Многие ее не любят, так как считают, что она размывает русское начало. А мы убеждены, что интернационализм русскость только укрепляет. Точно так же он укрепляет и национальное своеобразие других народов Евразии. Химеры, о которых говорил Лев Гумилев, остались в прошлом. В наши дни никто никого не поглощает и не растворяет. Россия не может не беречь свои этносы, без их синергии, без взаимодействия европейского и азиатского начала, без взаимовлияния и взаимопроникновения культур страна просто не сможет развиваться. Именно в этом сверхзадача современного евразийства, а отнюдь не в конфронтации с Западом, как продолжают думать его критики.
Во всем, в том числе в любой идее, есть божественное и дьявольское. Идея может стать и злой химерой, и великим мотиватором людских масс. Все зависит от того, кто и как ее воплощает.
— Евразийскую идею надо адаптировать к нашему времени, — размышляет в беседе со мной доктор философских наук, профессор ЧелГУ Владимир Рыбин. - За евразийством тянется шлейф православия. Это обращение в прошлое, а надо смотреть в будущее. Уходить от монархизма и ограниченности, мыслить глобально. Мы не сможем реализовать евразийскую идею, если не станем рассматривать ее с более высокой позиции, в широком контексте развития человечества: Россия и мир, Север и Юг и так далее. Если евразийство облачить в современные одежды, оно заиграет по-новому. Необходимы планетарные масштабы, человекоразмерность и точечность. И тогда широкий взгляд совместится с реальностью.
Цель истории — человек, развитие его индивидуальных способностей. Евразийский проект дает России шанс побороться за человека, найти свой животворящий источник. Помните легенду о мертвой и живой воде, которая есть в сказках почти всех народов? Мертвая вода склеивает разрубленные части убитого богатыря, но не оживляет его. А живая вода оживляет в полном смысле слова, поднимает к жизни. Если мы совместим универсальное (планетарное) и уникальное (этническое и индивидуальное), мертвая вода превратится в живую. Совместив широту и точечность, мы сделаем идею более объемной, вырвем ее из когтей мифологического чудовища. И это лишит критиков евразийства тезиса о его оскопичности, замкнутости, неспособности сотрудничать с остальным миром.
Если евразийцы приручат свою внутреннюю химеру, их перестанут называть инфантильными людьми и мутантами…

Теги: Г. Флоровский, Евразийцы, Живая вода, Князь Н.С. Трубецкой, Национальная идея, Политолог Нурлан Еримбетов, Философ Владимир Рыбин, Химера