Sтраница Основного Sмысла

Наша неуловимая национальная идея…

После довольно долгого перерыва в России вновь заговорили о национальной идее. Наша страна по-прежнему, как витязь на распутье, стоит у известного всем камня: налево пойдешь, направо пойдешь… Говорят, нам не стоит идти ни на Запад, ни Восток, а надо шагать своей дорогой. Но где она, эта дорога?!  Созрели ли мы до того, чтобы сформулировать такую концепцию, которая была всем понятна и не вызывала вопросов? Редакция Гуманитарного журнала попросила поразмышлять на эту тему известного южноуральского журналиста, обозревателя газеты «Челябинский рабочий» Андрея Сафонова. Через несколько дней он прислал нам свой текст — живой и интересный, не претендующий на истину в последней инстанции. Если у вас, дорогие читатели, появится желание возразить автору, высказать свое видение проблемы, — пишите нам, мы обязательно поместим ваши материалы в разделе Sтраница Основного Sмысла нашего журнала. 
———————————————————————————————————————————————-
Интересно, что о национальной идее чаще всего говорят люди молодые, которых принято называть подчеркнутыми прагматиками, чуждыми отвлеченным рассуждениям. Можно предположить, что прагматизм молодежи преувеличен. Но, скорее всего, приходит понимание, что система идей и генерирующих их мифов имеет практическое значение. И не только для их создателей, но в целом для общества и государства.

Миф на коленке

Национальная идея определяет приоритеты. В том числе — в остро актуализированных сегодня вопросах. Понять, на что тратить деньги (оборону или образование), решать, вводить ли визы для мигрантов и так далее – можно лишь в том случае, если представляешь вектор развития. А вектор предполагает наличие критериев оценки процессов, понимание не только как, но и, главное, зачем?
Вопрос «зачем» после краха коммунистической утопии возникает периодически, порождая далеко не исчерпывающие ответы. «Зачем нужна борьба с коммунистами?» — «Чтобы была свобода». «Зачем нужна свобода?» — «Чтобы была демократия».
Когда выяснилось, что «свобода» и «демократия» — не столько синонимы, сколько противоположности, и жизнь при дедовщине гораздо свободнее, чем по Уставу, элита по-отечески пытается сделать наше существование осмысленным, подкидывая для общенациональной мотивации идеи и мифы.
Первой такой идей стала «единая и сильная Россия». Надо сказать, что первые семь лет после «лихих 90-х», когда мы преодолевали первую ступень пирамиды Маслоу, миф о важности сильной страны был исчерпывающе адекватен реальности. Потому что возрождающееся величие России ощущалось желудком и частями тела, ответственными за удобство в салоне комфортабельного собственного авто.
Часть мозга уже тогда догадывалась, что икра и «Тойота» — еще не показатели национальной силы. Сила, как сказал один хороший парень, – в правде. А в чем правда? В том, что мы живем не как другие, и все можем потерять?
«Глупости, — отечески трепала наш загривок элита, глядя на расходящиеся по тихой гавани маслянистые пятна утонувшего «Юкоса». – Мы не должны быть похожими на других». «Но ведь тогда у нас не будет демократии…» «Будет, — заверяла элита. – У нас будет демократия лучше, чем у других. Своя, суверенная».
Магия слов «суверенная демократия» баюкала, как сказка про хлебный каравай. Бутерброд в желудке был гораздо лучше всемирной гармонии. Потому что ничего не может быть лучше всемирной гармонии, а бутерброд лучше, чем ничего. Потому суверенная демократия бутерброда была лучше всего на свете.
Так мы приблизились к очередной ступени пирамиды, и общество, подрастая, вновь стало задавать вопрос «зачем»? Необходимость сильной страны не оспаривается, но ради чего сила. Вот американские супостаты наращивают силу, чтобы навязывать всем ценности самореализации и успеха. В этом смысл их жизни. А наш-то смысл в чем? В том, чтобы мешать им? Но эффективно мешать можно, лишь что-то предлагая взамен. А что мы можем предложить миру? Еще лет 30 назад предлагали свою мечту в противовес американской. А сейчас?
Элита, чувствуя, что общество взрослеет, засуетилась. То насупится, глядя на вверенную народную массу, то заискивающе заглянет в бездонье русской души. А душа чувствует, что отцы нации как-то все чаще чудят, и не всегда по-отечески и, по традиции, ждет от них чего-то. Они стремятся соответствовать нашим ожиданиям, скармливая на коленке написанные мифы.

Евразийство как политический миф

Мне представляется, что евразийство (именно как национальная идея) ущербно своей статичностью, отсутствием стимула к экспансии. А ведь именно такой стимул — мотор роста и движения, источник мобильности в глобальном мире, расширения не территории, но сферы влияния ценностей. Распространение национальной культуры вообще и русского языка (или любого другого нашего языка) в частности. Культура и язык – система кодов нашей идентичности, нашего уникального бытийного почерка, сложившегося исторически, а потому бесценного, потенциально способного аккумулировать смыслы извне, и, что намного важнее – генерировать и транслировать в мир собственные духовные доминанты. Не порабощения других ради, а для правильного понимания нас в окружающем пространстве. Потому что понять нас можно только в том случае, если мы сами разберемся в себе и в своем прошлом. А это процесс не быстрый.
Вместо этого предлагается воспринимать евразийство не как идею самопостижения (в основе которого вместо гордости — стремление себя понять), а в качестве конъюнктурного, сугубо политического проекта, привязанного к конкретному пространству и статичному времени. Пространство – одна шестая часть суши. Время – здесь и сейчас. Не мелковато ли, даже в сравнении с коммунистической утопией, которая (как и противостоявшая ей утопия американской мечты) в качестве сферы своих интересов рассматривала не арктический шельф, а весь мир и даже Вселенную. В этом смысле даже в условиях закрытости информационного пространства идеология коммунизма предполагала куда меньший изоляционнализм, нежели нынешняя государственная трактовка евразийства. Я говорю именно об идеологии, а не о политической практике советского строя. Хотя триумф гагаринского полета был именно политическим триумфом.
На мой взгляд, гордиться по пиар-лекалам современных российских властей своей евразийской сущностью – все равно, что наслаждаться собственной квартирой, окна которой выходят и на Восток, и на Запад. Можно даже попытаться найти в такой планировке божественный промысел, нравственный фундамент, особый путь и много еще чего вкусного, но со стимулом заняться уборкой все равно возникнут проблемы. А содержание и тон диалога с соседями, по-прежнему определит поэтический анекдот:
— Да, скифы мы!
— Да задолбали вы!..
Впрочем, евразийство потенциально вполне жизнеспособный миф, если создавать его будут с помощью поэтических образов, а не политических образцов. Но кто ж сегодня позволит лезть к стерхам вперед батьки! Потому получится как всегда. А жаль…

Домострой – противник государства

Другая идейная зацепка власти – семья. Святость традиционных семейных устоев – одно из зерен Валдайской речи Путина (произнесенной, к слову, через несколько месяцев после собственного развода). Семья в проекте государственной идеологии (если воспринимать президентское слово именно как попытку ее сформулировать) – вновь не просто штамп в паспорте, а, как минимум, ячейка общества и воплощение его ценностей. Западно-либеральным геям мы противопоставляем наши исконные семейные узы. Аминь, товарищи!
Проблема, однако, в том, что по всему нравственно гниющему западному королевству не наберется столько геев, чтобы ради противостояния им можно было укреплять за 23 триллиона рублей Армию, покорять космические высоты и арктические глубины, проводить Олимпиаду как олицетворение торжества наших жизненных принципов. С Олимпиадой, кстати, смешно вышло: торжество уже фактически свершилось, а принципов, как не было, так и нет.
Если же рассматривать семейные ценности не как тему политического заявления президента по случаю (ну, должен же он был гостям что-то сказать такое, чтобы не скучно было), а как заявку на национальную идею, то в ней есть концептуальный недостаток. Он, разумеется, не в том, что хорошее дело браком не назовут. Просто семья – сфера сугубо личная, а нация – это то, что объединяет, аккуратно отодвигая на периферию сознания даже семейные скрепы. Не навсегда, на время, но отодвигает.
Главенство общественного над личным – основа любого успешного мифа, даже такого заквашенного на прагматизме, как американский. Героика американского кинематографа строится на способности личности пожертвовать ради других не только жизнью, но и (самое страшное) карьерой, нарушая ради общего дела должностные инструкции. Даже заточенные на семью как основу личного блага, прагматичные янки считают уместным (если необходимо) пожертвовать всем ради национального интереса. А нас, такое чувство, пытаются макнуть в святость домостроя, пытаясь найти в ней опору для инновационного рывка.
Речь, разумеется, не о том, что семейные ценности себя изжили. Просто ценности семьи нередко противоположны интересам государства. И смысл национальной идеи в том, чтобы эти противоречия снять. Таким образом, семья как сфера, по природе своей конфликтующая с государством, не может быть ядром даже государственной идеологии и уж тем более, не станет основой национальной идеи.

Не платите педагогам зарплату!

А ведь казалось бы все просто. Почему бы национальную идею не создавать на духовном фундаменте учительства как наставничестве в самом широком смысле слова. Почему не культивировать восприятие образа учителя – как воплощение высшей степени духовного роста. По верному выражению писателя Дмитрия Быкова, с учителей начинаются все – в том числе, те, кто лечит и кормит.
Лишь учитель способен помочь человеку прийти к согласию с собой и миром, а, найдя согласие с миром – воплотить в глобальном пространстве вполне себе национальный проект.
Наблюдается поистине невротический дисбаланс: при буме популярности образования как такового, учитель по-прежнему никто и звать его никак. По-прежнему доминирует синдром униженности, невостребованности и ненужности. Почему не возвести в национальную идею лечение людей от этого синдрома и пробуждение в них самостоятельных, самодостаточных и ответственных творцов, ориентированных на душу человека.
Удивительно, что через детский сад, школу, вуз, наставничество на предприятии и в фирме проходят, практически все, а педагогика даже не осознается как влиятельная индустрия, способная генерировать смыслы.
Единственное, что не надо вопрос о статусе учителя малодушно сводить к уровню его зарплаты. Извиняясь за низкую зарплату учителя, государство и государственники совершают тройное зло. Во-первых, лицемерят. Во-вторых, развращают учителей, давая повод надеяться на подачку вместо того, чтобы совершенствовать себя в профессии. В-третьих, унижают учителя, давая понять и ему, и всем, что не интеллект, не дух, не репутация, а именно бабло побеждает зло.
К вопросу о репутации и зарплате. Помогите ответить на простейший вопрос: как могут в миллионном городе, где большое число состоятельных людей с детьми, оставаться бедными достойные учителя? Не о меценатстве говорю, а об отсутствии рыночных схем. Почему они не формируются? Ответив на это, может быть, приблизимся к сути национальной идеи…

Андрей Сафонов ,
журналист, кандидат филологических наук