Sтраница Основного Sмысла

11 февраля 2022 года

Развитие технологий не должно убивать в нас человека

Какие проблемы сотрясают образование? Чем болеет русский язык? Зачем учиться профессиональному общению? Сегодня на эти и другие вопросы Гуманитарного журнала отвечает Елена Харченко – доктор филологических наук, профессор кафедры общей лингвистики Южно-Уральского государственного университета (ЮУрГУ), член Ассоциации исследователей, преподавателей и учителей риторики, член Российской коммуникативной ассоциации (РКА), член Международного общества прикладной психолингвистики (ISAPL) и других представительных организаций.

- Елена Владимировна, вы педагог в третьем поколении, ваша мама – Людмила Александровна Шкатова, бабушка – Вера Степановна Китавцева – известные в Челябинске педагоги. Наверное, и вы с детства мечтали быть учителем?
— Я всегда очень удивляюсь людям, которые могут сразу определиться с выбором профессии. Вот перед моей дочерью не стояло вопроса «Кем быть?»: она с трех лет хорошо пела, с пяти лет отлично рисовала. А у меня были какие-то колебания, но позже поняла, что это естественный выбор. После окончания ЧелГУ я преподавала в только что созданных 11-м лицее и Академии государственной службы – мне дважды довелось быть первооткрывателем, затем в Челябинском госуниверситете и, наконец, с 1998 года работаю в ЮУрГУ. И все пройденные мной ступеньки говорили, что это мое направление, каждый этап показывал возможности развития. Коллегам-филологам всегда говорю, что нам очень повезло с профессией: мы изучаем язык, а язык – везде, он повсюду нужен, везде востребован. Языком не расскажешь – пальцами не растычешь. А когда я поступила в докторантуру Института языкознания, в отдел психолингвистики и теории коммуникации, меня познакомили с тем, что стоит за словом, кроется в нашем сознании. Связь языка и культуры, этнокультурная специфика взаимодействия — пожалуй, сегодня наиболее интересная и востребованная область знания, поскольку именно здесь кроется возможность взаимопонимания и преодоления конфликтов на любом уровне: от бытового до международного.
- Елена Владимировна, одна моя знакомая бросила три вуза, утверждая, что хороших знаний не дают, и надоела профанация. В чем главная проблема высшей школы – некачественное образование или что-то еще?
— По своему опыту могу сказать, что наше образование в целом не хуже, чем на Западе. Более того – многие российские студенты не воспринимают западных преподавателей, потому что те нацелены не на теорию, а скорее — на какие-то развлекательные вещи. Фундаментальность всегда отличала нашу науку и образование. Западные преподаватели раньше столкнулись с рыночными отношениями в образовании и вынуждены отслеживать, что хорошо продается. Я согласна с тем, что в современном образовании России есть некоторые тенденции, которые не могут не настораживать. Во-первых, обилие бумаг – это и в школе, и в медицинских учреждениях. Мы постоянно отчитываемся, и критерием работы преподавателя становятся не уровень подготовки его студентов, как должно быть, и не качество их образования – все заслоняют бумаги. Главное, чтобы ты отчитался, вовремя написал очередную отписку. А вторая проблема – перегрузки. Сейчас преподаватель должен вести очень большое количество часов. В чем заключается образование? Это не только возможность дать материал, это еще и возможность вести обучаемого, не просмотреть его, чтобы он был у тебя на виду, чтобы ты понял его интересы. Когда появляется интерес, тогда появляются вопросы. И, скорее всего, ваша знакомая разочаровалась, не получив ответы на свои вопросы. И может быть, даже не потому, что преподаватель не знал, а просто по-человечески устал, должен был выполнять другую работу, идти в другую группу.
Конечно, есть проблемы системы – но тут уже вопросы к Министерству образования РФ. Почему занятия иногда ведут неподготовленные преподаватели, почему не задерживается молодежь? Причиной могут быть и материальное обеспечение, и недостаточные социальные гарантии. Преподаватели часто вынуждены подрабатывать, искать дополнительное место приложения сил. Чтобы стать настоящим преподавателем, нужно очень многое изучить, осознать, через многое пройти, научиться понимать себя и других. В американской культуре профессионал – это тот, кто получил образование по этому направлению и несколько лет проработал под руководством профессионала. У нас сейчас это становится не таким важным, разрушена старая система, когда в цепочке обязательно были профессор, доцент, старший преподаватель, ассистент. Преемственность, к сожалению, разрушена.
В Южно-Уральском государственном университете руководство делает очень многое, чтобы удержать аспирантов, докторантов, старается содействовать талантливым людям, разработана целая система поддержки. У меня два аспиранта получили в этом году стипендию Президента РФ. Только что вернулась преподаватель нашего факультета после прохождения курсов повышения квалификации в Испании, и еще одна приедет в конце года. Сейчас есть возможность развития потенциала, личностного роста и получения дополнительных ресурсов в рамках вуза, а самое главное – есть поддержка руководства. Но нельзя быстро восстановить разрушенное, профессионал не может появиться по щелчку. К сожалению, 90-е годы и начало 2000-х годов не прошли даром.
Многое зависит еще и от общества: оно сейчас само разрушает отношение к преподавателю как к профессионалу. Вы посмотрите, какое количество и карикатур, и рекламы негативной посвящено преподавателям. А кто захочет учиться у человека, который для него не является авторитетом? Размываются рамки, границы приемлемого. И в образовании, как и везде, есть случайные люди. Это, к сожалению, наша беда. Но большинство ведь очень достойные люди.
- В образовании, как и в медицине, случайных людей быть не должно. Но они же идут! Возможно, необходим какой-то более строгий отбор?
— Мне обидно, когда считают, что преподавателями могут стать абсолютно все. Человек с улицы не может быть педагогом – как и я не могу пойти и прекрасно стричь, печь, везде своя специфика, хотя с уважением отношусь к любому профессионалу. Я считаю: в образовании должна работать элитарная часть общества, иначе люди не смогут успешно передавать накопленные человечеством знания, умения, навыки, компетенции. Всегда опыт в обществе передавали старейшины, те, кто являлся примером и почитался испокон веков. Издавна человечество поддерживало эту систему образования и воспитания.
И пока наше государство не повернется к образованию лицом, ничего не сдвинется. И это зависит не только от правительства, а от каждого гражданина. Если каждый родитель подумает о том, что он транслирует школьнику или студенту по поводу образования? Какие оценки он дает учителям и преподавателям? И всегда ли это справедливо? Наверное, пора нам, россиянам, задуматься: как мы относимся к высшему образованию, как мы относимся к школе?
Мне бы хотелось сделать акцент еще на одном обстоятельстве, связанном с проблемами образования. Я считаю, образование, как и медицина, не могут быть приравнены к обыденным услугам. Что предполагает в сознании обывателя услуга? Он приходит, например, в парикмахерскую, сидит себе спокойно, а с его головой что-то делают. Как только мы обозначаем область медицины или образования как медицинские или образовательные услуги, люди перестают что-либо сами делать! Они считают: раз пришли к врачу, их обязаны вылечить, поступили в университет – должны научить, а они могут не прилагать к этому никаких усилий. Самый убийственный аргумент: «Мы же вам заплатили». Я всегда стараюсь донести до студентов мысль: можно коня привести к водопою, но заставить его пить нельзя. Каждый получающий образование, должен задуматься и понять: образование нужно суметь взять, когда тебе его предлагают. Знания необходимы, чтобы выполнять свою работу эффективно и радоваться, что ты идешь на работу, да и для того, чтобы защитить себя от профессионального выгорания. Я не понимаю людей, которые идут на работу из-под палки: это такой тяжелый груз!
- Нашего человека всегда отличала любознательность, люди стремились к знаниям, начиная с Петра I, Ломоносова. Разве сейчас – иначе? Что является причиной?
— Возможно, сказывается прагматизм – с одной стороны, и обилие информации – с другой. Сейчас и прежний образ преподавателя разрушается. Если раньше он был почти единственным источником информации, наряду с книгой, то сейчас вы заходите в Интернет – и там огромное количество информации…
- Но она может быть и недостоверной…
— Согласна, поэтому я за то, чтобы во всех образовательных программах уделялось внимание курсам, помогающим работать с информацией, с текстом, чтобы люди учились понимать других и выражать свои мысли. К чему привело пресловутое ЕГЭ? У нас дети перестали говорить, обычное общение заменяется виртуальным, они переписываются краткими SMS, многие с трудом могут что-то рассказать. Да, клиповое сознание, да, информационные перегрузки, и это очень страшно. Информация меняется, удваивается, утраивается. Наша задача – дать базовые фундаментальные знания, научить эффективным методам сбора, обработки и анализа информации. Современному человеку нельзя научиться один раз и на всю жизнь – нужно учиться постоянно. Это тоже специфика нашего времени. Но ведь знания добываются из текстов, а многие современные люди с трудом понимают даже инструкцию.
Я говорю, прежде всего, о филологических и лингвистических дисциплинах, направленных на изучение языков. Знание языка или нескольких языков всегда расширяет наши возможности. Кстати, 21 февраля мир отметил Международный день родного языка, а родной язык всегда связан с отечественной культурой, развитие его очень важно. Обратите внимание: как только у нас отделялись республики, первым или вторым законом шел закон о родном языке как государственном. И это неслучайно: родной язык – это тот инструмент, который позволяет нам выделить «своих» среди «чужих».
При обучении родному языку тоже возникают проблемы. У нас сейчас ввели курс «Русский язык и культура речи», но времени на него отводится очень мало. Когда-то я сама выступала на совете университета, предлагала ввести этот курс, потому что безграмотность среди современных студентов ужасающая. Но что произошло? Ввели общий курс, первый семестр (полгода), два часа в неделю, а вот иностранный язык и физкультуру, к слову, студенты изучают три года. Да и содержание этого курса спорное — сюда входит все что угодно: и орфография, и пунктуация, и стилистика, включая деловой стиль и делопроизводство, и риторика, все нормы языка. И поэтому преподаватель выбирает то, что нравится ему и, как правило, ограничивается нормами. На риторику в лучшем случае остается два часа или не остается вообще ничего.
Я считаю, что все-таки нужно исходить из потребностей наших студентов, учить тому, что поможет им стать конкурентоспособными специалистами. К сожалению, языковые нормы сегодня меняются очень быстро, словари переписываются. Только вчера были «договоры», а сейчас уже и «договора» как допустимый вариант, и кофе пресловутый непонятно какого рода. Перестройка повлияла на язык очень сильно, это похоже на влияние революции: посмотрите, сколько слов пришло и ушло. Мне кажется, мы должны учить не столько нормам, сколько критериям отбора из всех вариантов, разумному подходу к использованию родного языка. Студенты должны осознать, что правильно говорить и писать – это важно для них, для их имиджа.
У нас иногда приходят взрослые люди и просят, чтобы их научили русскому языку, потому что безграмотность отрицательно влияет на их имидж, карьеру. И нам, наверное, нужно давать не столько нормы, сколько учить сомневаться, тому, чтобы сам человек стремился проверять по словарям и грамматикам, что допустимо, а что недопустимо, определять, что он может себе позволить, а чего не может.
- Как вы относитесь к обильному заимствованию иностранных слов?
— При заимствовании должна быть разумная мера оправданности. Кто-то говорит, что это хорошо, когда наш язык обогащается, но большинство стали пуристами – это люди, которые считают, что мы должны говорить на исконно русском языке, что заимствования не нужны. Но в нашем языке исконно русские слова составляют не более 15 процентов, огромное количество иноязычных слов, о которых мы и не помним, что они были заимствованы. Например, «фонтан», а русское было бы – водомет. Или «алгебра», «брюки», «сарафан», «лавка» — это тоже заимствованные когда-то слова, которые пришли из других языков, но настолько обрусели, что мы даже не воспринимаем их как чужаков.
Другое дело – недавно заимствованные слова. Я категорически против джусов. Чем джус отличается от сока? Ничем. Меня иногда потрясают такие высказывания, как «запрувленный экспиринс» – подтвержденный опыт. Приходишь на собеседования, а у тебя спрашивают: «У вас есть запрувленный экспиринс?»… Это к чему? Мне неуютно, когда говорят: «менеджер по передвижению грузов» или «менеджер по клиннингу». Я понимаю, что это делается с целью повышения статуса, что «грузчик» или «уборщица» звучат гораздо скромнее. Но огромное количество чужих слов затрудняет понимание. Или вот объявление в Москве: «Осуществлю гулянинг с вашим ребенком». Видела объявление на подъезде в Челябинске, где обещали вернуть права, чтобы не вы испытывали дисконт. Долго не могла понять: «Как дисконт, скидка, соотносится с правами на вождение автомобиля?», и тут до меня дошло: авторы, видимо, имели в виду дискомфорт.
Но есть слова, которые привносят и что-то новое. Та же «приватная зона», например, не только новое словосочетание, но и новое понятие в нашей культуре. Или мне нравится слово «челлендж». Это не просто вызов в нашем понимании, это что-то новое – то, что ты должен преодолеть, определенный вызов твоим возможностям, твоим профессиональным навыкам. Здесь чувствуется скорее не трагизм, а оптимизм.
Многие согласятся с тем, что вместе с новой технологией мы заимствуем и слова: компьютер, Интернет. Некоторые из появившихся недавно предметов даже не имеют еще кириллического написания. Заимствования облегчают контакты с представителями других культур. Некоторые русские слова тоже стали международными: спутник, колхоз, гласность, перестройка. Повторяю: при заимствовании должна быть мера оправданности, и мы должны научить всех студентов, чтобы они понимали эту границу: что хорошо, что плохо, что нравственно, что безнравственно. Что такое культура? Это определенные ограничения, рамки, и мы от этого никуда не уйдем.
- Несет ли опасность повальное увлечение общением в социальных сетях?
— Я считаю, что гораздо опаснее компьютерные игры. Опасность виртуальной жизни в том, что человек потом не может себя найти в обществе, теряется, у него нет границы реальности и выдуманного мира. К сожалению, он становится социально изолированным и может себя комфортно чувствовать только в Интернете. Я за все, что не приводит к ущербности. Любой яд может стать лекарством, любое лекарство может стать ядом, в зависимости от дозы. Интернет нам очень помогает, открывает огромные возможности, но если человек становится Интернет-зависимым, это страшная трагедия, которая грозит в первую очередь нашему молодому поколению, отвергающему авторитеты. Это и хорошо, и плохо. Они нацелены на новое, но хватают все подряд, зачастую не успевая переварить. И опасность интернет-зависимости в том, что человек воспринимает другого человека не как живое существо, а скорее — как персонажа из игры.
Когда только начали появляться боевики, у нас маленькие дети стали бить ногой в лицо другому ребенку, потому что в кино это все весело, человек встает и идет дальше – потому что он супергерой! А в жизни все оказывалось не так, в жизни это кровь, слезы, разбитые носы. Очень важно, чтобы человек, построивший себе виртуальный мир, не отрывался от реальности, от действительности, от чужой и боли, и жизни. Виртуальное общение – это суррогатное общение, это подмена жизни. И развитие технологии не должно замещать человека, не должно убивать в нас человека, мы не должны стать роботоподобными. Хотя на нашей кафедре общей лингвистики сейчас очень активно занимаются изучением робота, учат его говорить. У нас очень интересное направление, связанное с теорией и практикой языка. Студенты могут изучать английский, китайский, испанский, итальянский языки. Говорящий робот несомненно найдет свое место, например, в сфере услуг, но это не должно подменять человека. Я за разумное использование технологий для помощи человеку, а не для подмены реального виртуальным.
- Елена Владимировна, насколько я знаю, основная тема ваших исследований – это профессиональное общение. Можно немного рассказать об этом?
— Любая профессия связана с общением, языком, речью, люди осознают необходимость коммуникации. И этому нужно учить, это очень важно, потому что многие недоразумения и неприятия происходят именно потому, что человек не может выразить свои мысли. Посмотрите в Интернете отзывы о работе любой организации, около 80 процентов из них негативные и связаны именно с неумением сотрудников разговаривать.
Думаю, вы прекрасно понимаете, насколько это важно, особенно для нас, поскольку наша корпоративная культура относится к сфере «человек-человек» и в первую очередь мы обращаем внимание на отношение к нам. Умение профессионально общаться — это, пожалуй, важнейшее умение в первую очередь для тех, кто находится в зоне повышенной речевой ответственности, в зоне контакта.
У нас при вузе работает Научно-исследовательский центр профессионального общения. В чем его особенность? Мы не просто транслируем уже известные знания, мы сами постоянно изучаем эту область. Наша задача – показать, что речь является важным инструментом профессионала, а для некоторых специалистов – основным. У нас есть опыт работы со многими фирмами. Это очень важно, чтобы фундаментальная наука приносила практическую пользу. Мы разрабатываем очень интересное направление, связанное с устными и письменными текстами в организации. Именно речь позволяет проявить ценности, транслируемые организацией и каждым сотрудником. Очень часто руководитель не в состоянии услышать в фирменном многоголосье, где все-таки ключевые моменты, а речь является лакмусовой бумажкой, которая проявляет все. Недавно я проводила мастер-класс в Ярославле, рассказывала, как мы работаем с организациями. Думаю, лингвист нужен на предприятии не меньше, чем юрист или психолог, потому что любую компанию «держат» ее коммуникации, и от них зависит эффективность работы и руководителя, и команды. Это действительно очень интересная тема, и про профессиональное общение можно говорить очень много. Думаю, стоит остановиться на этом отдельно, во время нашей следующей беседы.